Однако строгое разделение этих мотивов свидетельствует о непонимании философии пуритан — и самой Америки. Для большинства пуритан, начиная с богатого Джона Уинтропа и заканчивая бедным Джозайей Франклином, путешествие в неизведанный край было предпринято одновременно и по религиозным, и по финансовым соображениям. Колония Массачусетского залива была, в конце концов, выстроена инвесторами, подобными Уинтропу. Она должна была стать коммерческим предприятием — и в то же время божественным «городом на холме». Пуритане не могли думать по принципу «или-или», размежевывая духовные и мирские мотивы. Ведь среди всего, что они завещали Америке, оказалась протестантская этика, учившая людей, что религиозная и экономическая свобода связаны, что трудолюбие — это добродетель, а финансовые успехи не обязательно должны противоречить спасению души[9].

Пуритане с презрением относились к старым римско-католическим верованиям, согласно которым святость требует устраниться от финансовых забот. Напротив, они проповедовали, что предприимчивость — одновременно дар Божий и земной долг. То, что историк литературы Перри Миллер называет «парадоксом пуританского материализма и духовности», для самих пуритан парадоксом не являлось. Зарабатывание денег было одним из способов восславить Бога. Коттон Мэзер сформулировал это в своей известной проповеди «Христианин и его призвание», прочитанной за пять лет до рождения Франклина. Эта проповедь очень важна, так как она помогала человеку обратить внимание на «некоторые повседневные дела, ведь христианин должен посвящать большую часть своего времени прославлению Бога, совершая благие деяния для других и извлекая пользу для себя». Весьма удобно считать, что Бог благоволит людям, прилежным в своем земном призвании, и, как позже будет сказано в альманахе Бедного Ричарда, «помогает тем, кто помогает себе сам»[10].

Таким образом, переселение пуритан создало предпосылки для формирования некоторых качеств Бенджамина Франклина, а также Америки как таковой: вера в то, что духовное спасение и мирской успех одинаково важны, в то, что предприимчивость приближает человека к Богу и что свобода мысли и предпринимательства тесно связаны.

Джозайе Франклину было двадцать пять лет, когда в августе 1683 года он по морю отправился в Америку со своей женой, двумя малолетними детьми и грудным младенцем — девочкой, которой едва исполнилось несколько месяцев. Плавание на большом корабле, битком набитом сотнями пассажиров, заняло более девяти недель и обошлось семье приблизительно в 15 фунтов, что для такого торговца, как Джозайя, было равно шестимесячному заработку. Это оказалось, однако, разумным вложением капитала. Заработная плата в Новом Свете — в два или три раза выше, а стоимость жизни — значительно ниже[11].

В городах, выстроенных на новых землях, не было большого спроса на ярко окрашенные ткани и шелк, особенно в пуританских поселениях, таких как Бостон. И в самом деле, закон запрещал носить одежду, которая могла показаться слишком вычурной. Но в отличие от Англии здесь не существовало закона, требующего длительного обучения тому или иному ремеслу. Потому Джозайя и выбрал новое дело, намного менее романтичное, но и более полезное: торговля сальными свечами, переработка животного жира и изготовление свечей и мыла.

Выбор оказался удачным. Свечи и мыло только начинали превращаться из предметов роскоши в массовый товар. Изготовление раствора из останков животных сопровождалось ужасным зловонием. Раствор и жир нужно было варить много часов, и даже самые верные жены с радостью соглашались, чтобы этим занимался кто-то другой. К тому же скот был редкостью, и, приведя животных на убой, люди чаще всего старались добыть как можно больше жира. Как следствие данный сектор торговли не был переполнен. Согласно записи в одном из профессиональных реестров Бостона, сделанной непосредственно перед приездом Джозайи, в городе насчитывалось двенадцать сапожников, трое пивоваров и только один торговец сальными свечами.

Джозайя открыл магазин и снял дощатый дом в два с половиной этажа, размеры которого составляли девять на шесть метров. Находился он на углу Милк-стрит и Хай-стрит (теперь Вашингтон-стрит). Первый этаж представлял собой одну комнату с крошечной кухонькой, пристроенной к задней части дома. Как и в других бостонских домах, окна в нем были совсем небольшими (так легче сохранять тепло), но внутри он был окрашен в яркие цвета — чтобы жилось веселее[12].

На другой стороне улицы стояла Южная церковь (South Church), самый новый из либеральных (сравнительно, конечно) трех бостонских пуританских приходов. Джозайя стал ее прихожанином, иначе говоря, «вступил в ее лоно», спустя два года со дня прибытия.

Принадлежность к церкви являлась для пуритан, по сути, средством установить демократию в обществе. Джозайя оставался всего лишь целеустремленным торговцем, но, принадлежа к Южной церкви, смог сблизиться с такими светилами, как бывший губернатор Саймон Брэдстрит или судья Сэмюэл Сиволл, который был выпускником Гарварда и прилежным мемуаристом.

Образ Джозайи как отца семейства вызывал у людей доверие, и вскоре он обрел известность в пуританской гражданской иерархии. В 1697 году ему поручили работу десятинщика, то есть инспектора морали. В его обязанности входило следить за посещаемостью церкви и благочестивым поведением граждан во время воскресных месс. Вдобавок он должен был стоять на страже общественного покоя, присматривая за «ночными бродягами, пьяницами, нарушителями дней отдохновения… или другими личностями, склонными к дебоширству, неверию, богохульству и атеизму». Шесть лет спустя он стал одним из одиннадцати комендантов, помогавших смотреть за посещаемостью. Хоть эта должность и не оплачивалась, Джозайя упражнялся в искусстве, которым его сын овладеет в совершенстве, — соединять общественную и личную выгоду: он зарабатывал деньги, продавая свечи ночным постовым, которых сам же курировал[13].